ietiОн жил рядом с человеком на всем протяжении исто­рии. Не станем пока что заниматься бесполезным де­лом — искать, на какой из ветвей генеалогического древа приматов сидела эта группа человекообразных и когда же эта загадочная ветвь ушла в сторону от нашей человеческой родословной. Пока не появятся хотя бы не­сколько объектов, к которым можно будет приблизиться да не один раз, — до тех пор разговор будет беспредмет­ным.

Образ человекоподобного существа проходил через тол­щу самых разнообразных культур. Только далеко не всег­да он воспринимался впрямую, а точнее, почти никогда. Кто он, загадочный «див» из «Слова о полку Игореве», который, предвещая неудачу походу Игоря на половцев, «кличет врьху древа, вели послушали землии незнаеме…»? Большинство исследователей считают «дива» мифическим существом — типа лешего. Но было ли оно плодом рели­гиозно-мистической атмосферы средневековья? А что, если у него имелся прототип, реальное существо, которое видели и слышали воины Игоря? Да и сам вещий Боян…

Да «див» есть не в одном лишь «Слове». Один из крупнейших поэтов средневекового Востока – Низами Гянджеви в поэме «Искандер-наме», описывая битву румов с русами на Кавказе, говорит, что русы использовали в бою «ди­ва», привязанного за ногу цепью и вооруженного желез­ной палкой с крючком. Вот описание этого существа: «див» «был так груб и крепок, что стала похожей на де­ревьев кору его жесткая кожа»; «он покрыт косматой шерстью»; «мудрецы удивлялись: не зверь он, а кто же? С человеком обычным не схож он ведь тоже»; «это дикий из мест, чья безвестна природа»; «не людского он рода».

В свое время профессор Б. Ф. Поршнев первым пред­положил, что «див» Низами, как и другие загадочные персонажи — фавны, сильваны, сатиры, алмасы, чучуна, лешии и домовые, — реликтовые гоминоиды. Пронзитель­ный свист — одна из главных отличительных черт суще­ства — слышен на большие расстояния в горах и в ле­су — это признают десятки, сотни свидетелей. Чем не Соловей-разбойник?

В 1661 году в литовско гродненских лесах военный от­ряд выгонял на охотников нескольких медведей, а среди них — дикого человека, который был выловлен, привезен в Варшаву и подарен королю Яну II Казимиру, супруга которого, впоследствии королева, пыталась очеловечить это существо. То был «хлопец» 13—15 лет с густо покрытым волосами телом, полностью лишенный речи и каких-либо навыков человеческого общения. Его удалось приручить и в конце концов приучить к несложным кухонным ра­ботам. Очевидцы записали многие сценки и наблюдения за «мишкой-человеком», а некий Ян Редвич в 1674 году опубликовал специальное сочинение об этом чудище.

Таких свидетельств не десятки — сотни.

Известный русский натуралист Н. А. Байков в 1914 году в горных лесах Южной Маньчжурии, далеко в тайге, пришел к хижине охотника Фу Цая. Он пользо­вался помощью странного существа, которое вполне при­жилось в его фанзе. Ему дали человеческое имя Лан Жень. В силки и ловушки, расставленные Фу Цаем, он был приучен с необъяснимой ловкостью загонять птицу и зверя. По немногим признакам — сутулость, волосатость, бессловесность — мы сразу узнаем в описании Байкова нечто, напоминающее нашего подопечного, хотя этот одомашненный экземпляр был одет охотником в лох­мотья. Он был малорослый, на вид лет за сорок.

«На го­лове у него спутанные и всклокоченные волосы образо­вали шапку. Лицо его, красно-бурого цвета, напоминало морду хищного зверя, сходство это усиливалось открытым большим ртом, в глубине которого сверкали ряды креп­ких зубов с острыми выдающимися клыками. Увидев нас, он присел, спустив свои длинные волосатые руки с крюч­коватыми пальцами до полу, и замычал каким-то диким звериным голосом. Дикие, почти безумные глаза его горе­ли в темноте, как у волка. На замечание хозяина он опять ответил рычанием и отошел в сторону к наружной стене, где и улегся на полу, свернувшись калачиком, как собака».

Далее Н. А. Байков продолжает рассказ:

«В это время Лан Жень, лежавший в углу на полу, зарычал во сне, как это часто делают собаки, приподнял свою косматую голову и зевнул, открыв широкую пасть и сверкая остры­ми клыками. В этот момент он был до того похож на зве­ря, что спутник мой, Бобошин, не удержался и прогово­рил: «Вот, прости Господи, народится же такое чудови­ще! На человека-то и вовсе не похож! А если б ты видел его в тайге, то испугался бы: волк, да и только! А по де­ревьям лазает не хуже обезьяны! Да и сила в нем звери­ная, даром что маленький и щуплый. Представь, и соба­ки его боятся, как волка. А на улице ему прохода не да­ют. Но ни одна ему не попадайся: задушит сразу и пере­кусит ей горло. А так он добродушный парень и покла­дистый…»

Ночью Бобошин разбудил Байкова, и они осторожно вышли вслед за выскользнувшим из фанзы Лан Женя. Луна озаряла тайгу и заснеженные горы. Притаившись в тени навеса, они наблюдали присевшего на корточки под кедром и поднявшего голову Лан Женя, который из­давал вой, похожий в точности на протяжный вой красного волка. Во время вытья он вытягивал нижнюю че­люсть и по мере понижения звука опускал голову почти до земли, совсем так, как это делают волки.

С ближайшей сопки ему отвечали таким же воем зве­ри, причем, когда они ненадолго замолкали, волк-человек усиленно подзывал их своим воем. Вскоре на полянку вышли три волка и осторожно, временами приседая, стали приближаться, а Лан Жень пополз им навстречу. Сво­ими движениями и воем он удивительно точно подражал волкам. Звери подпустили его к себе шагов на пять, после чего медленно побежали обратно и лесу, а Лан Жень, поднявшись с четверенек, быстро побежал за ними и скрылся в тайге.

«Утром, — продолжает Байков, — чуть свет явился из тайги Лан Жень, все такой же дикий и несуразный на вид и непонятный. Фу Цай, сев за еду, подал ему тушку ободранной накануне белки. Тот схватил ее обеими рука­ми, поднес ко рту и начал ее есть с головы, причем кости хрустели на его крепких зубах, как соломинки».

И еще один рассказ — из сравнительно недавнего времени. Автор этого свидетельства, поступившего в распоряжение семинара по проблеме реликтового гоминоида при Дарвинском музее, — генерал-майор Топильский, служивший в пограничных войсках на южных ру­бежах.

В 1925 году М. С. Топильский был командиром отряда, направленного на борьбу с басмачами в горы Таджикистана. Подробных карт не было, и полагать­ся приходилось на сведения, полученные от местного населения. А жители сообщали, что в некоторые районы ездить опасно, потому что там живут одами-явои — «дикие люди».

Однажды, преследуя банду, отряд наткнулся в районе Ванчского и Язгулемского хребтов на цепочку следов бо­сых ног, напоминающих человеческие. Собака этот след не взяла. Пошли за басмачами. Те укрылись в пещере под ледяным карнизом. Бандитам предложили сдаться и дали на размышление час. Потом из пещеры раздались выстрелы. От стрельбы обрушился карниз и закрыл вход в пещеру. Только один раненый басмач выполз из нее. Он-то и рассказал, что, пока главари совещались, из глу­бины пещеры показались какие-то неведомые волосатые фигуры. Испугавшись, бандиты принялись стрелять…

Бойцы разобрали осколки льда — необходимо было отыскать главаря и документы. Одновременно нашли и труп человекообразного существа. Его описывает сам М. С. Топильский:

«На первый взгляд мне показалось, что предо мной труп обезьяны: он был покрыт шерстью. Но в то же время труп оказался похожим на человека. Мы неоднократно переворачивали труп на живот и на спину, измеряли. Тщательный осмотр трупа, произведенный нашим фельдшером, исключал допущение, что это был человек. Существо было мужского пола, ростом 165 – 170 сантиметров. В целом цвет его шерсти был серовато­бурый, шерсть весьма густая, хотя и без подшерстка. Меньше всего волос — на ягодицах, из чего фельдшер сде­лал заключение, что существо это сидит, как человек. Больше всего волос па бедрах. На коленях волос совсем пет, заметны мозолистые образования. Вся стопа и подош­ва совершенно без волос, покрыта грубой коричневой ко­жей. Плечи и руки покрыты волосами так, что густота их уменьшается к кисти, причем на тыльной стороне кисти волосы еще есть, а на ладони совершенно отсутствуют; кожа па ладони грубая, мозолистая. Волосы покрывают и шею. Но на лице их нет; цвет лица темный; нет ни бороды, ни усов, и лишь немногие волоски по краям над верхней губой создают впечатление намека на усы.

Убитый лежал с открытыми глазами, оскаленными зубами. Цвет глаз темный. Зубы очень крупные, ровные, без сильно выступающих клыков. Над глазами очень мощные выступы — надбровья. Сильно выступающие ску­лы. Нос приплюснутый, с глубоко вдавленной переноси­цей. Уши безволосы, кажется, более заострены кверху, чем у человека. Нижняя челюсть очень массивная. Уби­тый обладал мощной грудью, сильно развитой мускула­турой. В строении тела мы не заметили отличий от чело­века».

Естественно, в те годы М. С. Топильский ничего не мог знать о «снежном человеке», однако сознавал, что найденное существо может представлять интерес для науки. Но взять с собой труп не могли: предстоял далекий пе­реход через горы. Его закопали там же, во льду, и двину­лись дальше.

Для начала вот такая история. 75 летний Егор Акимо­вич Яковлев, отличавшийся не только отменным здоровьем, но и определенным общественным положением, так поведал о событиях 1909 года возле деревни Коробоно Андреевского уезда Смоленской губернии. Было ему в ту пору 10 лет. Взял его с собой отец в лес в сумерки, что­бы увезти несколько вязанок дров, приготовленных для помещика. Выбрали одну на большой поляне, взяли. А чтобы не очень заметна была пропажа, решили отпра­виться еще на одно место. Но тут услышали шаги. Ре­шили, что лесник, замерли.

У одного края поляны дрова сложены, возле них и притаились. А на противоположную сторону поляны из лесу вышел вроде человек, ростом метра два с половиной. Раздет, волосат, лицо страшное. Поняли сразу оба, что перед ними лесовик. Отец пытался его несколько раз пе­рекрестить трясущейся рукой, но, увидев, что тот не растворяется, бросил эту затею.

Мальчик стоял за спиной отца, потянулся было рукой к топорищу, привязанному к поясу сзади, но тот углядел это шевеление и угрожающе стал подступать. Долго раз­глядывали друг друга. Отец пришел в себя и говорит: «Ежели ты добрый человек, то подходи к нам покурить, а ежели лесовик, то уходи поскорее». Тот в ответ что-то пробормотал невнятное и удалился. А отец с сыном бы­стро вернулись домой. В семье у них все были здоровы, галлюцинациями никто не страдал.

Женился Егор Акимович на девушке из своей же де­ревни. В отрочестве с ней произошел из ряда вон выхо­дящий случай. Пошла она осенью по грибы. Набрав лу­кошко, уже возвращалась домой, когда ее остановил дет­ский плач. Она сошла с тропинки, раздвинула кусты и Завидела маленького ребенка, который лежал на пучке Жухлой травы. Он был немного волосат, лицо страшнень­кое. Преодолев отвращение, она взяла его на руки и ста­ла качать. В это время дочти бесшумно раздвинулись кусты, и девушка увидела перед собой лесовую. Та по­дошла, взяла правой рукой малыша у человека, прижала к себе, а другой подхватила подстилку и не торопясь уда­лилась. Девушка, забыв о лукошке, бросилась со всех ног домой.

Хороша нечистая сила, пекущаяся о продолжении ро­да, как простые смертные!

Пусть извинят нас фольклористы и этнографы, но нам все же придется заглянуть в их книги, чтобы поискать там один-единственный персонаж — лешего. Все равно с него рано или поздно будут сняты покровы загадочности, а порты да рубахи на нем — элемент подражания. Ведь видели лешего и в кепке, и в «семейных» трусах до ко­лен… А кабы был леший просто лешим — зачем ему одежда?

Образ этот издавна привлекал исследователей. Еще в прошлом веке авторы трудов по мифологии славян на только упоминали лешего как одного из самых распростра­ненных образов, но и указывали на общность представ­лений о нем у многих, в том числе и неславянских, на­родов.

Этнографы систематизировали его описания — внешность, повадки. Есть две трактовки образа: первая — дух леса (романтическая); вторая — хозяин леса (бытовая). Крестьяне считали, что в каждом лесу живет свой лесовик, ему подчиняются животные, с ним можно договориться об охоте, что, кста­ти, охотники и делали.

Все предания о лешем, как об античном пане, сатире, силене, фавне, эстонском лесном духе, мордовском дячгсе со своей спутницей — вирявой, немецких моховых ста­рушках, считает криптозоолог М. Быкова, родственны. «Русские рассказы о леших подтверждаются точными рас­сказами наших дней», — пишет в книге «Мирофологические персонажи в русском фольклоре» Э. Померанцева. «Существует много рассказов среди мужиков, кого, когда и как леший пугивал», — сообщал корреспондент из Во­логодской губернии.

Свидетели допускают наличие рогов и копыт у леше­го — все-таки ведь нечистый! Но как доходит до кон­кретного описания и уточнений, эти детали неизменно отпадают: вроде не замечали такого. В этих бывальщинах нет того ощущения ужаса перед миром неведомого, как, скажем, в быличках. Леший здесь человечнее, что ли, ближе к рассказчику. Его даже можно задобрить, покор­мить. Вспомните новеллу Ги де Мопассана «Ужас», на­писанную под впечатлением рассказа свидетеля — писа­теля И. Тургенева. Дело было в средней полосе России. Пережитый Тургеневым ужас сменился покоем, когда па­стушонок отогнал кнутом преследовавшее его человекоподобное волосатое существо. Заметьте, кнутом, а не кре­стом и заговором. И пастушонок объяснил при этом, что знает это существо и давно его подкармливает…

Заглянем в сугубо научное издание «Мифологические рассказы русского населения Восточной Сибири».

«Мне было лет восемь или девять.

Я помню, это было в Ильин день. Мужики наши кумакинские мылись в бане. У нас же в деревне бани все па берегу, за огородами. Мужики напарятся и выскаки­вают — прямо в Нерчу ныряют.

Мы, ребятишки, на берегу были. И вот тетка Мишиха из своей бани вышла, к нам подошла. Посмотрела, пос­мотрела и говорит:

– Это что же такое они вытворяют? Разве в Ильин день купаются? Сегодня Илья Пророк в воду (…) — только черти сегодня купаются.

Сказала так и ушла.

И вот мы смотрим: на той стороне Нерчи, за Тарским Камнем, появился из воды кто-то — косматый, черный — и давай из воды выскакивать. Унырнет — снова выныр­нет, унырнет — снова выскочит. Сам волосатый, волосья длинны, черны, по самую з… Руками хлопает по воде и выскакивает.

А там же, за Нерчой. скалы одни. Кто же там мог быть?! Человек никак не мог».

Или еще вот что:

«От бабушки слышал: (…) с ее подругой было.

Я, грит, сплю ночью, мне, грит, снится: у меня парень — ну, будто я в молодости, я с парнем — он меня че-то за волосы по голове гладит, целует. Я, грит, прос­нулась, думаю: «Че тако?» Ну, как ощущение рук, воло­сатых рук. Слышу голос: «Спи, спи». Я — раз! — грит, повернулась и опять сплю. Такое ощущение легкости.»

Что все это — сказки?.. Но как плотно «населены» они совсем не мифическими существами…

Если на географической карте мира поставить точки в тех местах, где происходили удивительные встречи со «снежным человеком», то весь земной шар, за исключе­нием, конечно, полярных областей, окажется покрытым этими точками. Мы пе гарантируем здесь стопроцентной достоверности, нет. В некоторых случаях люди ошиба­ются. Но остальные-то свидетельства — искренние рас­сказы самых обычных людей. А гипсовые отливки следов, а образцы шерсти, которые не идентифицируются ни с одним из ныне живущих видов животных. А записи го­лоса, наконец…

Вот регионы планеты, где встречи с загадочными су­ществами случаются наиболее часто: Памир, Гималаи, Тянь-Шань, горы Кавказа, север европейской части и Си­бири, западные области США и Канады. Есть сведения из Австралии, из Африки. О поисках и встречах со «снежным человеком» нанисано много (см.: Хиллари Э. и Дойга Д.. На холодных вершинах. М., 1983; Иззарда Р. По следам снежного человека. М., 1959). Давайте послу­шаем менее известных свидетелей, которым посчастливи­лось увидеть существо в различных точках планеты. Рас­сказывает монгол Равжир:

«Это случилось в один из июльских вечеров. На вер­шине горы Хоши-Глэн, которую мы вместе с двумя про­водниками избрали объектом наблюдений, шел снег. Внизу же моросил дождь. И вот в том месте, где покрывав­ший гору лед и снег начинали оттаивать, образуя остров­ки рыхлого грунта, как раз и прошел алмас. Четко обоз­начились крупные следы, по форме напоминавшие чело­веческую ступню. Замерили. Ширина передней части — 13 см, задней — 9. Длина следа — 36,5 см. Здесь же мы обнаружили несколько рыжеватых волос. Предположи­тельно рост существа превышал 2 м 20 см.

…Однажды мы охотились у озера Цаган-Нур. Во вре­мя засады, устроенной под скалами, кто-то из спутников (нас было тогда восемь человек) неосторожно чиркнул спичкой. И тут же раздался такой пронзительный свист, что наш пес буквально приклеился к земле. От неожи­данности мы тоже прижались друг к другу. Через неко­торое время, выглянув из укрытия, разглядели в бинокль того, кто поверг нас в смятение. Это был алмас. Видимо, демонстрируя свое недовольство, он странно подергал ру­ками. И вскоре удалился, сшибая попадавшиеся на пути камни. А через несколько минут мы уже увидели его па другой скале. При первой же попытке приблизиться к нему, человекоподобное существо скрылось и больше не по­являлось.»

Рассказывает М. Поулизник на страницах журнала «Аляска»:

«Четыре рыбака с острова Кадьяк вышли на рыбную ловлю в залив Казакова. В него впадают две реки. Когда они охотились на лосося, то увидели, что с одного берега кто-то прыгнул в воду и устремился к другому берегу. Один из рыбаков подумал, что это лось, и схватился за ружье. Но товарищ остановил его.

Они ясно разглядели верхнюю часть туловища пловца. Они видели, как он плывет, как взмахивает руками — руки были очень длинные, до четырех футов длиной. Они видели, как с длинных волос, которыми поросли руки, ка­пает вода. Рыбаки признались мне, что видели Больше­нога».

«Мне также рассказали об инциденте, случившемся еще с тремя местными рыбаками, — продолжает М. Поулизник. — Их лодка была полностью нагружена лосо­сем. Они причалили к берегу, но к тому времени, когда им надо было отправляться, течение спало, и они не мог­ли столкнуть лодку в воду. Они отошли в сторону, раз­мышляя, что делать, и в это время из кустарника по­казался Большеног — он столкнул лодку, взял себе не­сколько рыбин за работу и вернулся в лес. Рыбаки не пытались его преследовать».

Описания, что приходят из различных районов пла­неты, удивительно схожи. Часто они совпадают в дета­лях. Хотя есть и некоторые особенности, позволяющие судить о географических формах — насколько, конечно, вообще уместно судить о нем как о реально существую­щем зоологическом объекте…

Десятки писем, поступающие в редакции журналов и газет после публикаций материалов недавних экспедиций и походов, все полнее раскрывают образ неведомого су­щества. А. Митина, немолодой, наверное, уже человек, пишет:

«В самом начале 30-х годов мой дед одним из пер­вых вступил в колхоз и работал на пасеке. В то время на Рязанщине были большие массивы лесов, перерезан­ные болотами и оврагами. Как-то раз пришел он с пасе­ки очень расстроенный и что-то стал рассказывать ба­бушке. Я просила ее объяснить мне, что же произошло.

Она все отнекивалась. В конце недели дед опять вернул­ся не в себе. Что-то сказал бабушке, и та пообещала навестить пасеку. Я с трудом уговорила ее, чтобы она взяла и меня. Солнце садилось за лес, когда перед нами возникла знакомая картина: ульи, избушка, костер. Ког­да сварилась похлебка, дедушка положил в угли кар­тошку. Мы вошли в избушку. Было темно. Огня не за­жигали. Дед твердил одно и то же: «Сейчас придет, вот увидишь!» Они с бабушкой прильнули к маленькому окошку, а меня заставили играть с Полканом на полу. В какой-то момент тот вдруг вскочил ка ноги, шерсть на загривке поднялась, и он тихо, с жалобным надры­вом, завыл. Стало жутко. Дед зашептал: «Смотри под орешник внимательнее. Вон-вон, справа!»

Я не утерпела, протиснулась к окошку и стала вгля­дываться туда, куда он указал. И хоть было темно, но я рассмотрела человека высокого роста, широкого в пле­чах, который в этот момент вышел на поляну. Ступал он медленно и тяжело. Мы замерли. Потом я заплака­ла. Дедушка меня погладил по голове: «Не бойся, он сюда не войдет». Зубы стучали у меня от страха, но я все равно смотрела, куда он идет. А он направился пря­мо к костру, опустился на четвереньки и стал разгребать угли. Угли вспыхивали, освещая на короткие мгновения фигуру незнакомца. Особенно запомнились мне руки и лицо, покрытые шерстью, как и все тело. Он выхваты­вал из костра картошку и отбрасывал ее в сторону. За­тем подхватил несколько картофелин, подбросил на од­ной руке, перекинул в другую и, прижав их к животу, зашагал в ту сторону, откуда пришел.

Когда страх исчез, дед нам рассказал, что это хозяин леса и, когда ему голодно в лесу, он приходит к пасеке и стоит в орешнике. А когда дед уходит, начинает вы­бирать из костра картошку. Вот и приходится, дескать, оставлять ему порцию. В один из приездов к деду я уснула однажды на коленях бабушки, а проснулась от их тихой беседы. Дед: «Лошадь на днях ушла. Была с колокольчиком, а все же никак не найду. Воз­никла мысль, а не в овраг ли она упала? Спустился туда, держась за кусты. Услышал не то стон, не то плач. Думаю, лошадь сломала ногу. Раздвигаю тихонько ку­сты: Пресвятая Богородица! Что я вижу! Вроде логова под корнями, травы натаскано много, на ней лежит «хо­зяйка». Живот огромный. Видно, рожает. А «сам» сидит перед ней на корточках, руки на коленях. Подпирает голову руками и мычит. И только потому они не услы­шали меня. Надо же — все как у людей, и муки тоже».

В том же году мне лично пришлось встретиться с «хозяином» и увидеть его лицо, но обстоятельства будут понятны не всем.

Геолог Александр Новиков прислал вот такое письмо.

«Это произошло в 1982 году в кишлаке Фарух, не­далеко от таджикской реки Вакш. Хозяин, в доме кото­рого мы остановились, не только видел гули (местное название реликта), но и имел с ним схватку, закончив­шуюся серьезной травмой ноги. До той поры мне не до­водилось слышать такого убедительного и темперамент­ного рассказа о встрече с гоминоидом. Но я о другом.

Нас было восемь человек, в том числе моя жена. Фа­рух был исходной точкой нашего маршрута, а путь про­легал через перевал в долину заброшенных кишлаков. Та долина казалась нам идеальной для обитания гули. Посудите сами: сады абрикосов, алычи и грецкого оре­ха, пещеры и отсутствие людей. У нас была надежда.

А пока мы принимали угощение гостеприимного хо­зяина, готовились ко сну, расположившись в одной боль­шой комнате. Причем жена моя спала у стены, затем я и все остальные товарищи. Я бы не уделял внимания то­му положению, в котором мы уснули, но той ночью меня посетил ужас, равного которому я до сих пор не испы­тывал. Пробудившись неожиданно ночью, я смог лишь открыть глаза, остальные движения были невозможны. Это был паралич страха, но движения век скованы не были. Страх нарастал волнами, достигая апогея, когда сердце замирало, а затем выдавало толчок на грани сво­их возможностей. Пространство затемненной комнаты, в которое был обращен мой взгляд, было искривлено. Поз­же я понял, что это были галлюцинации. Окна почему- то поменялись местами, а за одним из них мерещился кто-то огромный. За первой волной ужаса накатилась вторая и начиналась третья. Я понял, что сердце может не выдержать, собрал все силы, сконцентрировался и, сделав незначительное движение, вышел из оцепенения. Затем, приподнявшись, что-то крикнул. Все мгновенно прошло. Ужаса как не было. Комната приняла свои обычные очертания. Я откинулся и сразу уснул.

Утром у меня и в мыслях не было рассказать кому-то о пережитом.

И еще некоторые детали той ночи: была сильная не­погода с ветром и дождем, собаки лаяли неистово, а ут­ром хозяин сказал, что в кишлак приходили волки. Я же уверен, что приходил Он. Наша группа благополучно вы­полнила свою программу, хотя ни гоминоида, ни его следов мы не нашли и недели через две возвратились в Душанбе. Про свои страхи я так никому и не расска­зывал и начинал уже подумывать, что причина субъек­тивная — съел что-то не то или погода там… Но вот од­нажды в ожидании денежного перевода мы с женой гу­ляли возле почтамта, и у нас произошел такой разговор:

– Саша, я все боялась тебе почему-то рассказывать, но со мной в Фарухе творились странные вещи.

Я насторожился, но виду не подал.

– А что такое. Нина?

– Мне ночью было очень страшно. Ощущение такое, будто в груди что-то растет, растет… Потом я потеряла сознание на какое-то мгновение, приходила, в него, и все начиналось сначала.

– Сколько раз?

– Два раза. На третий ты приподнялся, что-то крик­нул, и я сразу уснула.

Я еще осторожно порасспрашивал у жены детали ее переживаний, затем поведал свои, но с тех пор внима­тельно отношусь к тому, что не взвесишь и не измеришь линейкой.

Второй контакт подобного рода произошел со мной в 1985 году. Тогда мы небольшой группой, в пять человек, обследовали ущелья в районе реки Сиамы на Памиро-Алае. Работали под началом Игоря Бурцева. Дело бли­зилось к концу. Игорь Дмитриевич уехал в Москву, а у нас, оставшихся, еще было время сходить в верховья одного из притоков на высоте около 4 тысяч метров.

Мы поднялись туда уже в сумерках, и полная луна помогла нам разбить бивак на голых камнях. В памяти остался какой-то дикий восторг, который сопровождал ме­ня на пути наверх. Я словно черпал силы от скал и снежников, от звезд, луны и прохладного ветра…

Холодная ночь прошла без происшествий. День на плато пробежал кое-как, вся группа ушла в базовый ла­герь, а я остался ночевать в одиночестве. Ночь была та­кой холодной, что я, ерзая на камнях в худом спальни­ке, начал ругать себя за то, что не ушел со всеми. Сон был неважный. Холод будил, заставляя менять положе­ние, и вот в какой-то момент я пробудился, а пошеве­литься не мог. Паралич. Чувство такое, будто находишь­ся в коконе. Страх, конечно, был, и сердце молотило на пределе. Трудно сказать, сколько это продолжалось, но вот я услышал совсем рядом характерный тихий звук от гравия, когда на него наступают, и… меня постепенно отпустило. Я (да простят меня отважные сердца) еще глубже залез в мешок, а вылез уже утром с сильней­шей аритмией и побрел, порушенный, вниз. Такова правда.

А совсем недавно я снова влился в коллектив единомышленников. Где был базовый лагерь и район основ­ных поисков, я умолчу. Опыт реки Сиамы, подвергшейся нашествию недавно любителей приключений, заставляет быть осторожным с координатами. Скажу лишь, что бы­ло это снова на Памиро-Алае.

Итак. Миша Вертунов — искатель из Ижевска — предлагает мне провести ночевку в весьма труднодоступ­ном месте. Я сразу соглашаюсь. И вот, оставив несколь­ко светлых часов впереди, мы под вечер покинули ла­герь и начали подъем. Крутой тягун сменился скальным траверсом, где я, пару раз зависая над отрицаловкой, по­жалел, что мы отправились без снаряжения. В сумер­ках Миша привел меня в довольно мрачное ущелье. Не успели мы зайти туда, как откуда-то сверху раздался сильный треск, вызванный, несомненно, каким-то круп­ным животным. Миша не поленился пойти на разведку, ватратив полчаса светлого времени. Безрезультатно. Мы расстались, не зная, кто за кого волнуется больше. Его тревоги касались моей ночевки, я же представлял, каково ему будет в темноте ползти по скалам вниз.

Устроившись поудобнее, я лежал и смотрел на звез­ды. На этот раз спальник был теплее. Рядом со мной из кустов доносилось потрескивание сучьев и продолжалось почти всю ночь. Никаких эмоций это не вызвало. Оче­видно — дикобраз.

…Этот контакт был почти без страха. Просто кто-то быстро-быстро стал надувать у меня в груди теплый ша­рик. Он рос, наполняя все теле легким электричеством. Но, видно, не все струны оборвались во мне. Мое опасе­ние потерять над собой контроль перебороло эту теплую волну. Лежу, колотится сердце. Почти в это время мне на коврик падает маленький окатанный камушек, бро­шенный так, чтобы упасть в изголовье между спальни­ком и ковриком. Ему я почти не удивился. Было около трех часов ночи 13 сентября 1988 года.»

По материалам Н.Н. Непомнящего